Неточные совпадения
К первому разряду относились долги, которые надо
было сейчас же заплатить или, во всяком случае, для уплаты которых надо
было иметь
готовые деньги, чтобы при требовании не могло
быть минуты замедления.
Все эти дни Долли
была одна с детьми. Говорить о своем горе она не хотела, а с этим горем на душе говорить о постороннем она не могла. Она знала, что, так или иначе, она Анне выскажет всё, и то ее радовала мысль о том, как она выскажет, то злила необходимость говорить о своем унижении с ней, его сестрой, и слышать от нее
готовые фразы увещания и утешения.
Он почувствовал тоже, что что-то поднимается к его горлу, щиплет ему вносу, и он первый раз в жизни почувствовал себя
готовым заплакать. Он не мог бы сказать, что именно так тронуло его; ему
было жалко ее, и он чувствовал, что не может помочь ей, и вместе с тем знал, что он виною ее несчастья, что он сделал что-то нехорошее.
Когда дым рассеялся, на земле лежала раненая лошадь и возле нее Бэла; а Казбич, бросив ружье, по кустарникам, точно кошка, карабкался на утес; хотелось мне его снять оттуда — да не
было заряда
готового!
И точно, дорога опасная: направо висели над нашими головами груды снега,
готовые, кажется, при первом порыве ветра оборваться в ущелье; узкая дорога частию
была покрыта снегом, который в иных местах проваливался под ногами, в других превращался в лед от действия солнечных лучей и ночных морозов, так что с трудом мы сами пробирались; лошади падали; налево зияла глубокая расселина, где катился поток, то скрываясь под ледяной корою, то с пеною прыгая по черным камням.
Спит ум, может
быть обретший бы внезапный родник великих средств; а там имение бух с аукциона, и пошел помещик забываться по миру с душою, от крайности
готовою на низости, которых бы сам ужаснулся прежде.
— Партии нет возможности оканчивать, — говорил Чичиков и заглянул в окно. Он увидел свою бричку, которая стояла совсем
готовая, а Селифан ожидал, казалось, мановения, чтобы подкатить под крыльцо, но из комнаты не
было никакой возможности выбраться: в дверях стояли два дюжих крепостных дурака.
Но в продолжение того, как он сидел в жестких своих креслах, тревожимый мыслями и бессонницей, угощая усердно Ноздрева и всю родню его, и перед ним теплилась сальная свечка, которой светильня давно уже накрылась нагоревшею черною шапкою, ежеминутно грозя погаснуть, и глядела ему в окна слепая, темная ночь,
готовая посинеть от приближавшегося рассвета, и пересвистывались вдали отдаленные петухи, и в совершенно заснувшем городе, может
быть, плелась где-нибудь фризовая шинель, горемыка неизвестно какого класса и чина, знающая одну только (увы!) слишком протертую русским забубенным народом дорогу, — в это время на другом конце города происходило событие, которое готовилось увеличить неприятность положения нашего героя.
У меня
есть в запасе
готовый хлеб; я и теперь еще послал в Сибирь, и к будущему лету вновь подвезут.
Вдруг получил он в самом деле
От управителя доклад,
Что дядя при смерти в постеле
И с ним проститься
был бы рад.
Прочтя печальное посланье,
Евгений тотчас на свиданье
Стремглав по почте поскакал
И уж заранее зевал,
Приготовляясь, денег ради,
На вздохи, скуку и обман
(И тем я начал мой роман);
Но, прилетев в деревню дяди,
Его нашел уж на столе,
Как дань,
готовую земле.
Сколько раз это желание — не
быть похожим на маленького, в моих отношениях с Сережей, останавливало чувство,
готовое излиться, и заставляло лицемерить.
Щебнем и разбитым кирпичом усеяна
была верхушка утеса,
готовая всякую минуту сорваться и слететь вниз.
Его мать
была одною из тех натур, которые жизнь отливает в
готовой форме.
— А что отвечал в Москве вот лектор-то ваш на вопрос, зачем он билеты подделывал: «Все богатеют разными способами, так и мне поскорей захотелось разбогатеть». Точных слов не помню, но смысл, что на даровщинку, поскорей, без труда! На всем
готовом привыкли жить, на чужих помочах ходить, жеваное
есть. Ну, а пробил час великий, тут всяк и объявился, чем смотрит…
Видишь,
есть же благородные и великодушные люди, тотчас
готовые помочь бедной дворянке в несчастии.
Всегда
готовые к журьбе,
Поют всё песнь одну и ту же,
Не замечая об себе...
Схватка произошла в тот же день за вечерним чаем. Павел Петрович сошел в гостиную уже
готовый к бою, раздраженный и решительный. Он ждал только предлога, чтобы накинуться на врага; но предлог долго не представлялся. Базаров вообще говорил мало в присутствии «старичков Кирсановых» (так он называл обоих братьев), а в тот вечер он чувствовал себя не в духе и молча
выпивал чашку за чашкой. Павел Петрович весь горел нетерпением; его желания сбылись наконец.
Эта искусная игра повела к тому, что, когда Алина перестала
петь, невидимые руки, утомившие ее, превратились в сотни реальных, живых рук, неистово аплодируя, они все жадно тянулись к ней,
готовые раздеть, измять ее.
Весь в новеньком, он
был похож на приказчика из магазина
готового платья. Потолстел, сытое лицо его лоснилось, маленький носик расплылся по румяным щекам, ноздри стали шире.
Иван Дронов — всегда немножко выпивший и всегда
готовый выпить еще, одетый богато, но неряшливо, растрепанный, пестрый галстук сдвинут влево, рыжие волосы торчат, скуластое лицо содрогается.
Самгин еще в начале речи Грейман встал и отошел к двери в гостиную, откуда удобно
было наблюдать за Таисьей и Шемякиным, — красавец, пошевеливая усами,
был похож на кота,
готового прыгнуть. Таисья стояла боком к нему, слушая, что говорит ей Дронов. Увидав по лицам людей, что готовится взрыв нового спора, он решил, что на этот раз с него достаточно, незаметно вышел в прихожую, оделся, пошел домой.
Думать мешали напряженно дрожащие и как бы
готовые взорваться опаловые пузыри вокруг фонарей. Они создавались из мелких пылинок тумана, которые, непрерывно вторгаясь в их сферу, так же непрерывно выскакивали из нее, не увеличивая и не умаляя объема сферы. Эта странная игра радужной пыли
была почти невыносима глазу и возбуждала желание сравнить ее с чем-то, погасить словами и не замечать ее больше.
Потом вдруг она скажет ему, что и у нее
есть деревня, сад, павильон, вид на реку и дом, совсем
готовый для житья, как надо прежде поехать туда, потом в Обломовку.
Там
есть и добрая волшебница, являющаяся у нас иногда в виде щуки, которая изберет себе какого-нибудь любимца, тихого, безобидного, другими словами, какого-нибудь лентяя, которого все обижают, да и осыпает его, ни с того ни с сего, разным добром, а он знай кушает себе да наряжается в
готовое платье, а потом женится на какой-нибудь неслыханной красавице, Милитрисе Кирбитьевне.
Если же Обломову наскучивало
быть одному и он чувствовал потребность выразиться, говорить, читать, рассуждать, проявить волнение, — тут
был всегда покорный и
готовый слушатель и участник, разделявший одинаково согласно и его молчание, и его разговор, и волнение, и образ мыслей, каков бы он ни
был.
— И так не вникнул! — смиренно отвечал Захар,
готовый во всем согласиться с барином, лишь бы не доводить дела до патетических сцен, которые
были для него хуже горькой редьки.
Норма жизни
была готова и преподана им родителями, а те приняли ее, тоже
готовую, от дедушки, а дедушка от прадедушки, с заветом блюсти ее целость и неприкосновенность, как огонь Весты. Как что делалось при дедах и отцах, так делалось при отце Ильи Ильича, так, может
быть, делается еще и теперь в Обломовке.
Обломов вспыхивал, изнемогал, с трудом сдерживал слезы, и еще труднее
было душить ему радостный,
готовый вырваться из души крик. Давно не чувствовал он такой бодрости, такой силы, которая, казалось, вся поднялась со дна души,
готовая на подвиг.
Он невольно мечтает о Милитрисе Кирбитьевне; его все тянет в ту сторону, где только и знают, что гуляют, где нет забот и печалей; у него навсегда остается расположение полежать на печи, походить в
готовом, незаработанном платье и
поесть на счет доброй волшебницы.
— Этому старому псу, — продолжал Тарантьев, — ни о чем и подумать не придется: на всем
готовом будешь жить. Что тут размышлять? Переезжай, да и конец…
Заслуги мучительного труда над обработкой данного ему, почти
готового материала — у него не
было и нет, это правда. Он не
был сам творцом своего пути, своей судьбы; ему, как планете, очерчена орбита, по которой она должна вращаться; природа снабдила ее потребным количеством тепла и света, дала нужные свойства для этого течения — и она идет неуклонно по начертанному пути.
Хотя он получил довольно слабое образование в каком-то корпусе, но любил читать, а особенно по части политики и естественных наук. Слова его, манеры, поступь
были проникнуты какою-то мягкою стыдливостью, и вместе с тем под этой мягкостью скрывалась уверенность в своем достоинстве и никогда не высказывалась, а как-то видимо присутствовала в нем, как будто
готовая обнаружиться, когда дойдет до этого необходимость.
Не только от мира внешнего, от формы, он настоятельно требовал красоты, но и на мир нравственный смотрел он не как он
есть, в его наружно-дикой, суровой разладице, не как на початую от рождения мира и неконченую работу, а как на гармоническое целое, как на
готовый уже парадный строй созданных им самим идеалов, с доконченными в его уме чувствами и стремлениями, огнем, жизнью и красками.
«Нет, это не ограниченность в Тушине, — решал Райский, — это — красота души, ясная, великая! Это само благодушие природы, ее лучшие силы, положенные прямо в
готовые прочные формы. Заслуга человека тут — почувствовать и удержать в себе эту красоту природной простоты и уметь достойно носить ее, то
есть ценить ее, верить в нее,
быть искренним, понимать прелесть правды и жить ею — следовательно, ни больше, ни меньше, как иметь сердце и дорожить этой силой, если не выше силы ума, то хоть наравне с нею.
Потом он вспомнил, как он хотел усмирить страсть постепенно, поддаваясь ей, гладя ее по шерсти, как гладят злую собаку,
готовую броситься, чтоб задобрить ее, — и, пятясь задом, уйти подобру-поздорову. Зачем она тогда не открыла ему имени своего идола, когда уверена
была, что это мигом отняло бы все надежды у него и страсть остыла бы мгновенно?
Он и знание — не знал, а как будто видел его у себя в воображении, как в зеркале,
готовым, чувствовал его и этим довольствовался; а узнавать ему
было скучно, он отталкивал наскучивший предмет прочь, отыскивая вокруг нового, живого, поразительного, чтоб в нем самом все играло, билось, трепетало и отзывалось жизнью на жизнь.
Прощай — это первое и последнее мое письмо, или, пожалуй, глава из будущего твоего романа. Ну, поздравляю тебя, если он
будет весь такой! Бабушке и сестрам своим кланяйся, нужды нет, что я не знаю их, а они меня, и скажи им, что в таком-то городе живет твой приятель,
готовый служить, как выше сказано. —
— Лжец! — обозвал он Рубенса. — Зачем, вперемежку с любовниками, не насажал он в саду нищих в рубище и умирающих больных: это
было бы верно!.. А мог ли бы я? — спросил он себя. Что бы
было, если б он принудил себя жить с нею и для нее? Сон, апатия и лютейший враг — скука! Явилась в
готовой фантазии длинная перспектива этой жизни, картина этого сна, апатии, скуки: он видел там себя, как он
был мрачен, жосток, сух и как, может
быть, еще скорее свел бы ее в могилу. Он с отчаянием махнул рукой.
— То же
будет и с ним! — прорычал он, нагибаясь к ее лицу, трясясь и ощетинясь, как зверь,
готовый скакнуть на врага.
А в-третьих, и главное, если даже Версилов
был и прав, по каким-нибудь там своим убеждениям, не вызвав князя и решившись снести пощечину, то по крайней мере он увидит, что
есть существо, до того сильно способное чувствовать его обиду, что принимает ее как за свою, и
готовое положить за интересы его даже жизнь свою… несмотря на то что с ним расстается навеки…
Но я знаю, однако же, наверно, что иная женщина обольщает красотой своей, или там чем знает, в тот же миг; другую же надо полгода разжевывать, прежде чем понять, что в ней
есть; и чтобы рассмотреть такую и влюбиться, то мало смотреть и мало
быть просто
готовым на что угодно, а надо
быть, сверх того, чем-то еще одаренным.
Там все
есть:
готовое платье, посуда, материи, вина, сыр, сельди, сигары, фарфор, серебро.
Смысл этих таинственных речей
был, кажется, тот, что все количество заготовляемых на фабрике сигар быстро расходится официальным путем по купеческим конторам, оптом, и в магазин почти не поступает; что туземцы курят чируты, и потому трудно достать
готовые сигары высших сортов.
Подле отеля
был новый двухэтажный дом, внизу двери открыты настежь. Мы заглянули: магазин. Тут все: шляпы, перчатки,
готовое платье и проч. Торгуют голландцы. В местечке учреждены банки и другие общественные заведения.
«Вот тебе!» — сказал он (мы с ним
были на ты; он говорил вы уже в
готовых фразах: «ваше высокоблагородие» или «воля ваша» и т. п.).
В другом месте все жилище состоит из очага, который даже нельзя назвать домашним, за отсутствием самого дома; на очаге жарится что-нибудь; около возится старуха; вблизи
есть всегда
готовый банан или гряда таро, картофелю.
Он ведет их толпой, или колонией, как он называет, из-за Каспийского моря, через всю Азию в Китай, и оттуда в Японию, прямо так, как они
есть, с
готовым языком, нравами, обычаями, чуть не с узелком под мышкой, в котором
были завязаны вот эти нынешние их кофты с гербами и юбки.
Один — духовный, ищущий блага себе только такого, которое
было бы благо и других людей, и другой — животный человек, ищущий блага только себе и для этого блага
готовый пожертвовать благом всего мира.
Рабочие — их
было человек 20 — и старики и совсем молодые, все с измученными загорелыми сухими лицами, тотчас же, цепляя мешками за лавки, стены и двери, очевидно чувствуя себя вполне виноватыми, пошли дальше через вагон, очевидно,
готовые итти до конца света и сесть куда бы ни велели, хоть на гвозди.
Тогда он
был честный, самоотверженный юноша,
готовый отдать себя на всякое доброе дело, — теперь он
был развращенный, утонченный эгоист, любящий только свое наслаждение.